Поиск по автору:

― Братец мой Миша, позволь спросить… Ведь мы всё время пьём, вон и лето уже кончилось, а стихи…Что ты киваешь? Понял, сейчас, до краёв, теперь до дна, до дна, Миша… Когда ты успеваешь писать стихи?
― И роман...
― Роман? Где Роман? Князь Роман здесь, в Пятигорске? А я не видел его. Миша, а где нам сыскать князя Романа?
― У Верзилиных…может…быть….
― Так поедемте к Верзилиным! Ахметка, лошадей! Доктор, вы с нами? Мы с Михал Юрьевичем к Верзилиным.
― А щас мы где?
― Доктор, я пропишу вам кахетинского. Миша, не лезь на стол, ты упадешь!
― Князь Роман в стельку пьян!
― Мишенька, дорогой, дай я тебя обниму, ну милостью божьей, право слово. И когда успел, когда!
©

― Я хочу детей! ― сказала Лидия.
Синюхин отпрянул.
― Ты отпрянул? ― строго спросила Лидия.
― Нет! ― соврал Синюхин.
― Допустим, ― Лидия смотрела внимательно, ― А ты? Ты хочешь детей?
Надо как-то незаметно отпрянуть, думалось Синюхину.

(с)Сергей ОК

Будни следователя Особукина
Будень пятый

«Ручное дело»

В бардовом пальто на вискозном подкладе, Кондрат Особукин, следователь по делам, любитель итальянской кухни и Моники Белуччи, ворвался в квартиру и сразу приступил к телу. Тело убитого лежало в раскоряку у камина. Из груди несчастного торчал напильник. Кондрат зажал нос свободной рукой. Несвободной он зажимал кобуру ― та плохо защёлкивалась.
Заметив Особукина, из кухни вылез оперуполномоченный Румпель, волоча за собой блокнот с записями.
― Докладывайте, Румпель.
― Докладываю, Особукин. Значит так, где это, а вот… Смердящего обнаружили в десять утра.
― Стоп. Не докладывайте.
― Не докладываю, а что?
― А то. Обходитесь без ароматных эпитетов, коллега.
― Виноват, но это фамилия такая: Смердящий. Еремей Игоревич, поэт-аналитик.
― Поэт? ― задумался Особукин. ― Нет, не помню. Не читал. Вообще поэтов отродясь не читал. Докладывайте снова. Кто обнаружил труп Смердящего?
― Смердящая и обнаружила. Зоя Игоревна. Сестра покойного. Как вошла, сразу и обнаружила.
― Допрашивали?
― Трижды.
― Созналась?
― В этом нет. В трёх других ―да.
Особукин вопросительно поднял глаза.
― Не в нашем районе, ― торопливо пояснил Румпель.
Глаза Особукина опустились.
― Но мы-то в нашем районе. Есть подозреваемые?
― Точно так. Сулипуков, его работа. Вот ведь мерзавец. Все знают, что он мерзавец. И у нас, и в центре. На окраинах тоже. И дальше. В Замылово. Замылово знаете?
― Это которое за Мылово?
― За ним, ― Румпель тряхнул кудрявой головой.
― И что? Я много чего знаю.
― И то! Даже там знают, что Сулипуков мерзавец, а дыра там несусветная, вообще ничего нет.
― Мерзавец Сулипуков не при делах, ― жестко отрезал Кондрат. ― Встаньте здесь.
Поставив удивлённого Румпеля перед собой, Особукин нанёс ему быстрой удар левой рукой с зажатым в ней воображаемым ножом. Румпель повалился на пол, справа от Смердящего.
― Смотрите, насколько вы правее трупа. А Сулипуков ― левша.
― Тогда это Кисель, Васька Кисель, ― прокряхтел Румпель, с трудом поднимаясь. ― Он правша.
― Этого недостаточно. Я тоже правша.
― Но вы не слесарь. А Васька ― слесарь, ― оперуполномоченный показал пальцем на торчащий из груди убитого напильник.
― Допустим, ― сказав это, Кондрат поставил перед собой вяло сопротивляющегося Румпеля и нанёс ему резкий удар правой, как бы сжимая нож.
― И не правша? ― предположил оперуполномоченный, морщась от боли намного левее трупа. ― Но тогда кто?
― Подумайте сами, Румпель. Удар нанесен не левой рукой и не правой. А какой?
― Какой?
― Ответ очевиден ― центральной. Считаю, дело раскрыто. Ищите трёхрукого. С такой приметой найдётся быстро. Начните с вокзалов и строек.
Чёткие и внятные указания следователя быстро привели оперативников к успеху. Уже вечером, на белорусской границе, был задержан гастарбайтер Шива Драхманов. При нём обнаружена книга поэта-аналитика Смердящего и его же купальная шапочка, опознанная сестрой Смердящего― Смердящей.
Выслушав заслуженную похвалу начальства, Кондрат Особукин откусил кончик большой оливке и поставил перед собой фотографию Моники. Теперь можно было и отдохнуть.

Яйца тонуть отказались. Плавали в кастрюле, покачиваясь, как отвязанные буйки. Прошлогодние, догадался я. Прошлогодних яиц рецепт оливье никак не предусматривает. Вдохнув, я принялся натягивать резиновые сапоги – идти в деревенский магазинчик. Дождь шёл со вчерашнего вечера, не затихая ни на минуту. Песчаную дорогу, на которую всё время надо сдавать деньги, порядком размыло. Ветки по краям намокли, отяжелели и теперь свисали надо мною, грозя одноразовым душем.
Зато в магазине очереди не будет, подбодрил я себя. Впрочем, отродясь и не бывало, хотя нет, однажды, в душный жаркий день, всем сразу захотелось мороженого. Жара, мороженое, очередь – неужто это было с мною?
Отряхнул на пороге дождевик, я вошёл и громко поздоровался.
– Ой, что кричать-то, не глухая ведь, – продавщица вылезла из-под кассы и нацепила большие очки.
– Мне бы яиц, с десяток, – сказал я твёрдо.
– Хорошо, – ответила женщина и немедленно выдала мне пачку халвы.
– Что это? Халва? Зачем? Впрочем, возьму, – решил я и прочитал, прищурившись: «Подсолнечная».
– Нет, не просроченная, – сообщила продавщица, – летом у нас просроченного почти не бывает. Сезон! Заодно уж и зефира возьмите, сегодня привезли, на любой вкус, и с шоколадом и без.
– Почему зефир, будучи сам по себе бело-розовым, в шоколаде встречается только белым? – задумчиво спросил я.
– Спелым? Спелые у нас только абрикосы, даже слишком, не советую. Возьмите зефир, не прогадаете.
– Ладно. Тогда уж и молока.
– Ну что вы, – замахала руками продавщица, – День рыбака давно прошёл, это ж во второе воскресенье июля!
– Знаю. Я родился в этот день.
– Поздравляю! Здоровья вам и денег побольше. Шпрот возьмите, какой праздник без шпрот!
– Согласен. Но и яиц всё-таки возьму! Вот эту коробочку.
Продавщица подняла крышку и показала, что все яйца на месте.
– Мелкие, коричневые, – пробормотал я, – а в детстве казалось, что крупные и белые.
– Спелые у нас только абрикосы. Так я уже говорила.
– Да, было. Будьте добры, свежеиспечённый французский багет.
Продавщица выложила передо мной полиэтиленовые пакеты:
– Есть чёрный и серый. На сером надпись. Какой пакет хотите?
– Чёрный.
– Правильно, – одобрила женщина, – он и стоит дешевле. Семья в городе ещё? Вид у вас такой… Холостяцкий!
– Так уж и холостяцкий… Слегка запущенный, не более, – возразил я. – Ничего, завтра приедут, отмоют, приоденут.
– И солнце привезут?
– Непременно.